Стыд перед собакой

2 (15) июля 1904 года умер Чехов. Улица Чехова появилась в Пскове в 1958 году. На Завеличье строились новые дома. Возникали новые улицы. Одну из них решением исполкома Псковского городского Совета депутатов трудящихся от 29 января 1958 года назвали именем Антона Чехова.

«Острый интерес, который Чехов проявил к общественным и политическим вопросам»

Иван Бунин вспоминал, как Чехов ему говорил: «По-моему, написав рассказ, следует вычёркивать его начало и конец. Тут мы, беллетристы, больше всего врём... И короче, как можно короче надо писать».

Существуют многокилометровые улицы и проспекты с множеством улочек-ответвлений. Они, словно романы-эпопеи с переплетающимися сюжетными линиями. Есть улицы, похожие на повести. Псковская улица Чехова напоминает короткий рассказ. Но вряд ли этот рассказ написал Чехов. Она слишком непримечательна.

Во времена перестройки любили порассуждать: чтобы стало с Чеховым при большевиках? Умер бы, как Блок? Эмигрировал, как Бунин? А может быть, его бы расстреляли, как Гумилёва? Представить доктора Чехова заседающим рядом с Горьким в президиуме Союза писателей СССР было труднее всего. Фантазии не хватало. Чехов, посещающий Беломорканал и напутствующий заключённых… Это было бы слишком дико.

Считается, что Чехов был аполитичен. Действительно, с Горьким его не сравнить. Но он не был эстетом, отгородившимся от общественной жизни.

В 1899 году Николай II пожаловал его в дворянство и в кавалеры ордена Станислава 3-й степени. Но Чехов сделал вид, что ничего не произошло. И совсем не потому, что этот орден был самый распространённый в Российской империи, он был низший по старшинству. Орденом Станислава наградили «за государственную службу и общественно-полезную деятельность» более 752 тысяч человек. Но Чехов награду не принял. Демаршей устраивать не стал, гневных писем не писал. Благодарностей от него тем более не дождались. Он просто награду проигнорировал. У него в том году были другие причины для высказываний. В 1899 году он отправлял свои деньги голодающим детям.

Сегодня появляются статьи о том, что никакого голода тогда в России не было. Будто бы это всё выдумка революционеров. Чехов – совсем не революционер. Он был скептиком. Верил своим глазам и своим близким знакомым. Деньги бы кому попало рассылать не стал.

Опубликованы письма, где Чехову сообщают – кому и сколько отправлено денег. Например, пожертвования в пользу детей крестьян Самарской губернии, Казанской губернии…

Антон Чехов (сидит в центре) с семьёй и друзьями перед отъездом на Сахалин. Москва, 1890 г.

2 мая 1899 года П.В. Троицкая (жена земского врача из Чистополя, получившая от Чехова деньги) писала Чехову: «Считаю своим долгом сообщить Вам, куда я истратила полученные от Вас 100 руб. Многие безлошадные крестьяне, по крайней бедности, не могут засеять яровых полей, поэтому в будущем останутся опять без хлеба. Некоторым из них, а именно 21-у семейству, я раздала Ваши деньги. Не знаю, найдете ли Вы это целесообразным - по-моему же, это самая необходимая помощь в настоящее время. Деньги розданы 5-и семействам в селе Арбузовом-Баран Спасского уезда и 16-и семействам в деревне Солдатском-Баран Чистопольского уезда».

Дворянство и орден – это было для Чехова совсем не искушение. Задобрить его таким образом было невозможно.

«Для меня очень был неожидан острый интерес, который Чехов проявил к общественным и политическим вопросам, - вспоминал Викентий Вересаев. - Говорили, да это чувствовалось и по его произведениям, что он человек глубоко аполитический, общественными вопросами совершенно не интересуется, при разговоре на общественные темы начинает зевать. Чего стоила одна его дружба с таким человеком, как А.С. Суворин, издатель газеты "Новое время". Теперь это был совсем другой человек: видимо, революционное электричество, которым в то время был перезаряжен воздух, встряхнуло и душу Чехова. Глаза его загорались суровым негодованием, когда он говорил о неистовствах Плеве, о жестокости и глупости Николая II…» Это наблюдения весны 1903 года.

Так что Чехову не было дела до наград и званий. А к тем, кто гонялся за наградами и прикрывался ими, он относился с насмешкой. В его рассказе «Орден» гимназический учитель Лев Пустяков отправляется на обед к знакомому купцу, нацепив на себя чужой орден Станислава – для солидности и потому что купец «страшно любит ордена». «Маленькая штучка, рублей пять, не больше стоит, а какой фурор производит!», - рассуждает учитель. Но фурора не вышло. Другой гость оказался пронырливее – надел орден посерьёзнее – св. Анны, тоже чужой. «Знай я такую штуку, - с завистью думает учитель, - я бы Владимира нацепил. Эх, не догадался!»

А вот другая история: короткий «Рассказ, которому трудно подобрать название». Чехов высмеивает чинопочитание и угодливость, а заодно ещё и умение начать за здравие, а закончить за упокой. Чиновник произносит застольную речь. «Мы видим, - продолжал оратор, оглянувшись на дверь, - муки, страдания... Кругом кражи, хищения, воровства, грабительства, лихоимства... Круговое пьянство... Притеснения на каждом шагу... Сколько слёз! Сколько страдальцев! Пожалеем их, за... заплачем... (Оратор начинает слезоточить.) Заплачем и выпьем за...»

В это время в комнату входит начальник, и оратор моментально преображается: ...заплачем и выпьем, - продолжал оратор, возвысив голос, - за здоровье нашего начальника, покровителя и благодетеля, Ивана Прохорыча Халчадаева! Урраааа!»

«Бесшабашный клеветник на идеалы своего времени»

Когда я два года назад при подготовке записи в блоге «ПГ» читал записные книжки Чехова (там, где «голодная собака верует только в мясо» и «каждый русский в Биаррице жалуется, что здесь много русских»), то подумал, что из «Записных книжек» могла бы получиться пьеса. Или две. А потом вспомнил, что в студии Сергея Женовача лет пять-шесть назад уже была премьера чеховских «Записных книжек». Не видел, но читал рецензии.

Этот текст написан как раз на основе записи, сделанной в блоге «ПГ» 15 июля 2016 года.

«Записные книжки» - доказательство избитого чеховского афоризма про краткость и талант: «В русских трактирах воняет чистыми скатертями», «Был только раз счастлив! под зонтиком», «Ехать с женой в Париж всё равно, что ехать в Тулу со своим самоваром»… Но одно из самых актуальных: «В людской Роман, развратный, в сущности, мужик, считает долгом смотреть за нравственностью других». Здесь не просто жизненный парадокс. Ведь ханжа и должен быть развратным. Это его способ самозащиты. Развратник усвоил, что лучшая защита – нападение.

Антон и Николай Чеховы. 1882 г.

Были времена, когда из Чехова, к тому времени – покойного, слепили образ рафинированного русского интеллигента. Недавно, в попытке опровергнуть это заблуждение, стали делать упор на его любовные похождения и какие-то грубые высказывания. Нерафинированный. Неинтеллигентный. Но всё ещё Чехов.

Чехову и при жизни, и сразу же после смерти давали совершенно противоположные оценки: «Раздутая величина», «таинственное воплощение и красоты, и изящества, и чудесной народной печали», «создание услужливых друзей», «духовный сын Тургенева и внук Пушкина по красоте и блеску языка», «бесшабашный клеветник на идеалы своего времени»… Это всё о нём.

Противоречия сохранились до сих пор. То ли Чехов занимался «пустым словотолчением», являясь «нуднейшим бытописателем конца XIX», то ли создавал «бессмертные произведения» (что же касается «духовного внука Пушкина», то сам Чехов говорил, что учился у Лермонтова). Среди наших литераторов достаточно людей, которых Чехов категорически не устраивает своим «унынием», негероическими героями…

Действительно, нельзя начитаться Чеховым и безоглядно ринуться в кровавый бой. Ещё Чехова упрекают в том, что у него не слишком яркие сюжеты. Правда, непонятно тогда, почему чеховские произведения входят в тройку самых экранизируемых в мире. Здесь он опережает даже Конан Дойла, Дюма и Агату Кристи, уступая только Шекспиру и Диккенсу.

Внешне эффектных сюжетов у Чехова и вправду почти нет. С погонями, загадочными смертями и батальными сценами. Более того, он не написал ни одного романа. Но литературные сюжеты бывают внешними (эффектными) и внутренними. У Чехова внутренние сюжеты хорошо превращаются в сценарии. Романами у Чехова иногда называют «Драму на охоте», «Ионыч»… Чехова, разумеется, тоже иногда беспокоило, что в графе «роман» у него стоит жирный прочерк («пока не решусь на серьёзный шаг, то есть не напишу роман…»)

Чехов мог бы, конечно, написать какой-нибудь роман, но зачем? Роман в представлении многих – это нечто крупнокалиберное, если не сказать неподъёмное. Я это называю «Кинг Книг», что-то среднее между Кинг-Конгом и Книгой Книг. Но переводить слова попусту Чехов не хотел. Ему было достаточно тех форм, в которых работал он. Многословие его не устраивало не меньше, чем пошлость. Чехов намеренно избегал каких-то крайностей и человеком был ускользающим. Не революционер, не контрреволюционер. В записных книжках Чехова имеется такая запись: «Учитель: Не следует праздновать столетие Пушкина, он ничего не сделал для церкви».

Если уж Пушкин не сделал, то Чехов – тем более. Титул потомственного дворянина Чехов от императора не принял. О патриотизме, в том виде, в каком его многие понимали, отзывался с недоумением, а то и со злостью («Как мало в нас справедливости и смирения, как дурно понимаем мы патриотизм! Мы, говорят в газетах, любим нашу великую родину, но в чём выражается эта любовь? Вместо знаний - нахальство и самомнение паче меры, вместо труда - лень и свинство, справедливости нет, понятие о чести не идет дальше „чести мундира“, мундира, который служит обыденным украшением наших скамей для подсудимых. Работать надо, а всё остальное к чёрту. Главное - надо быть справедливым, а остальное всё приложится»).

Патриотом в России до сих пор считается тот, у кого «самомнения паче меры».

«И для этой сволочи он жил, и для неё работал, учил, упрекал»

В шестом классе мы решили поставить спектакль. Выбор был небольшой. Я без раздумий предложил инсценировать рассказы Чехова. Мотив для шестиклассника был простой: потому что смешно. Это первый спектакль, в котором я участвовал. Я бы тогда очень удивился, если бы нам сказали, что репутация у Чехова была как автора скорее мрачного. Впрочем, разница между весёлым и мрачным бывает не так уж и велика. Всё определяет только угол зрения. Можно отделаться медицинской чеховской шуткой: «Отчего умер ваш дядя? - Он вместо 15 капель Боткина, как прописал доктор, принимал 16». Но в литературе, в отличие от жизни, достаточно одной лишней капли, чтобы убить текст.

В июле 1904 года русские газеты сообщали о двух значимых событиях – о русско-японской войне и смерти в Германии Антона Чехова (он умер в ночь на 15 июля 1904 года). Многие некрологи в газетах были написаны словами, свидетельствовавшими о том, что авторы не слишком внимательно читали Чехова. Стиль был такой: «На литературном небосклоне померкла звезда первой величины. Стало темнее, стало сиротливее» или «Певец хмурых людей, сумеречных настроений, больного волей человечества, Чехов сошёл в могилу…»

Лев Толстой, Максим Горький и Антон Чехов.

Стиль Чехова – это совсем другое. Например, такое: «Он ревновал не к студентам, которые возили жену в театр и симфоническое, а к артистам и певцам, которые не могли не нравиться его молодой жене». По-моему, эта фраза по насыщенности стОит сотен страниц какого-нибудь Кинг Книг – пухлого романа.

Русских, умиравших заграницей и завещавших похоронить себя в России, часто привозили через Псков. Так случилось в 1883 году с телом Тургенева, когда по этому случаю в Пскове провели целый митинг. Тело Чехова доставили на Варшавский вокзал Петербурга без митингов по дороге. Но потом стали происходить вещи, которые бы лучше всего мог описать сам Чехов. Журналисты примчались встречать траурный вагон с телом «звезды первой величины». Начальник Варшавского вокзала, услышав от журналистов, ответил: «Чехов? Да, кажется, есть такой покойник. Впрочем, точно не знаю, ибо их у меня в поезде два».

В Москве вообще случилась путаница. Траурный вагон встретили военным оркестром, завалили цветами, толпа пошла за гробом. Но вскоре выяснилось, что в гробу лежит генерал-лейтенант Фёдор Келлер, погибший в Ляонине - на юге Манчжурии. Стало понятно, почему гремели военные марши. Донеслись смешки. Наконец, вынесли гроб Чехова.

Максим Горький вспоминал, что ему запомнились два адвоката, шедшие за гробом. Они вполголоса переговаривались. Один адвокат говорил об уме своих собак, второй расхваливал удобства своей дачи и красоту дачного пейзажа… Адвокатов туда никто насильно не гнал, но так как они тоже в своём деле были первые величины, то могли ли пропустить столь статусное мероприятие – встречу гроба «звезды первой величины»?

На самих похоронах тоже получилось нехорошо. После них Горький написал: «Я так подавлен этими похоронами… на душе - гадко, кажется мне, что я весь вымазан какой-то липкой, скверно пахнувшей грязью… Антон Павлович, которого коробило всё пошлое и вульгарное, был привезён в вагоне для «перевозки свежих устриц»… Что это за публика была? Я не знаю. Влезали на деревья и - смеялись, ломали кресты и ругались из-за мест, громко спрашивали: «Которая жена? А сестра? Посмотрите - плачут! - А вы знаете - ведь после него ни гроша не осталось, всё идет Марксу. – Бедная Книппер! - Ну, что же её жалеть, ведь она получает в театре десять тысяч». Шаляпин заплакал и стал ругаться: «И для этой сволочи он жил, и для неё работал, учил, упрекал».

«Доброму человеку бывает стыдно даже перед собакой»

Антона Павловича похоронили рядом с могилой отца – Павла Егоровича - на территории Новодевичьего монастыря. В 1933 году, из-за того, что большевики монастырское кладбище упразднили, могилу Чехова вскрыли, и гроб писателя перенесли на новое место неподалёку. Могилу его отца не тронули. На новое место доставили только оба надгробия. Во всяком случае, так рассказывали участники тех событий.

Отец Чехова – отдельная тема для разговора. Брат Чехова художник Николай Чехов рассказывал: «Наш отец с нами жестоко расправлялся. Розгами драл всех, и Александра, и Антона, и меня – нещадно! К писаньям Антона и к моему рисованию он относился с досадой или с глумлением». Одно из главных слов и понятий в жизни Чехова – это стыд. Доктор Бенджамин Килборнн в предисловии к русскому изданию книги «Исчезающие люди. Стыд и внешний облик» написал: «… у Чехова особое ощущение стыда. Этот стыд гуманный, потому что Чехов, в отличие от других писателей, никого не обвиняет...» Килборнн пишет о героях Чехова как о «скованных стыдом своего человеческого несовершенства».

В записной книжке Чехов оставил такую запись: «Доброму человеку бывает стыдно даже перед собакой». Этот стыд не обращён вовне. Это не призыв и не приказ. Нельзя исполнить приказ и несовершенному стать совершенным. Но зато можно испытать стыд – за себя и за других.

«Шёл по улице такс, и ему было стыдно, что у него кривые лапы». Это и есть Чехов в чистом виде. В тринадцати словах изложено то, что другие и в тысячах слов не уместят.

В собаках Чехов разбирался не хуже, чем в людях. У Чехова были две таксы – Бром Исаевич и Хина Михайловна.

Похороны Антона Чехова. Москва, 9 (22) июля 1904 г.

И так удививший Вересаева чеховский интерес к политике и общественной жизни – это тоже скорее стыд за то, что многое происходит не так. Горький приводит такие слова Чехова о положении в России учителей: «Учитель должен быть артист, художник, горячо влюблённый в своё дело, а у нас - это чернорабочий, плохо образованный человек, который идёт учить ребят в деревню с такой же охотой, с какой пошёл бы в ссылку. Он голоден, забит, запуган возможностью потерять кусок хлеба… Нелепо же платить гроши человеку, который призван воспитывать народ, - вы понимаете? - воспитывать народ! Нельзя же допускать, чтоб этот человек ходил в лохмотьях, дрожал от холода в сырых, дырявых школах, угорал, простужался, наживал себе к тридцати годам ларингит, ревматизм, туберкулёз... ведь это же стыдно нам!»

В том, что Чехов не любил автобиографических подробностей, тоже ощущается стыд. О чём писать? О своих амурных похождениях? (поклонниц Антона Чехова называли антоновками). «Автобиография?- удивлялся Чехов. - У меня болезнь: автобиографофобия. Читать про себя какие-либо подробности, а тем паче писать для печати - для меня это истинное мучение…»

В следующий раз, преодолев стыд, надо написать о какой-нибудь другой псковской улице. Их немало: улицы Пушкина, Гоголя, Некрасова, Толстого, Герцена… Целый учебник русской литературы. Выйдешь на улицу, а ноги сами вынесут куда надо.

***

Более ста лет назад доктор Чехов, описывая состояние России, поставил диагноз: переутомление. Точнее, он написал так: «Мы переутомились от раболепства и лицемерия».